Интересные факты
- Рассказывает режиссёр Владимир Бортко: «На роль Шарикова было восемь претендентов, в том числе и любимый мною актёр и друг Николай Караченцов. Но Толоконников, обнаруженный нами в Алма-Ате, убил меня совершенно. На пробе он разыгрывал сцену с водкой: „Желаю, чтобы все!“ Он так убедительно гмыкнул, хэкнул, так удивительно пропутешествовал глоток по его шее, так хищно дернулся кадык, что я утвердил его немедленно».
- К созданию фильма приложил руку и известный бард Юлий Ким — частушки, исполняемые Шариковым («…подойди буржуй, глазик выколю»), его заслуга.
- Одна из центральных и запоминающихся сцен фильма, где Шариков исполняет частушку под балалайку перед большой аудиторией ученых, а профессор Преображенский падает в обморок, отсутствует в литературном первоисточнике.
- После фильма и без того известные актёры стали ещё более популярными. Владимир Толоконников как-то заметил: «Меня теперь в интервью постоянно про Шарикова спрашивают… пока фильм этот смотрят, и я живу!»
- Чтобы передать на экране колорит того времени, для имитации черно-белого изображения Владимир Бортко использовал для камеры фильтр сепия. Прием оказался удачный, и режиссер успешно использовал его в других, аналогичных по времени действии фильмах «Идиот» и «Мастер и Маргарита».
- На роль Швондера пробовался актер Семен Фарада.
- Кадры в фильме, где якобы представлена документальная хронике с участием трамвая, сняты режиссером в Санкт-Петербурге
Призы и премии фильма:
1988 — Конкурс профессиональных премий киностудии «Ленфильм» и Ленинградского отделения СК (Премия им. А. Москвина за лучшую операторскую работу — Юрий Шайгарданов)
1989 — Международный кинофестиваль в Варшаве (Приз «Золотой экран» — Владимир Бортко)
1989 — XII телефестиваль в Душанбе (Гран-при — Владимир Бортко)
1989 — XLI МТФ в Перудже («Приз Италии»)
1989 — 13 Международный кинофестиваль в Болгарии («Приз за режиссуру» — Владимир Бортко)
1990 — Государственная премия РСФСР имени братьев Васильевых (Владимир Бортко и Евгений Евстигнеев)
Цитаты из фильма:
Абырвалг!
Пивная! Еще парочку!
В очередь, сукины дети, в очередь!
— Сударыня, сколько Вам лет?
— ....Пятьдесят один.
— Снимайте штаны!
— Добрый мой вам совет: не читайте перед едой советских газет.
— Но ведь других нет.
— Вот никаких и не читайте.
Что-то вы меня больно утесняете, папаша!
— Ну, желаю, чтобы все!
— И Вам, того же.
Я не господин. Господа все в Париже…
Дай папиросочку, у тебя брюки в полосочку!
Отлезь, гнида!
Где ж я буду харчеваться?
Мы к вам, профессор, и вот по какому делу.
Потаскуха была моя бабушка, царствие ей небесное, старушке.
Бить будете, папаша?
Вот. Член жилищного товарищества, и площадь мне полагается определенно в квартире номер 5 у ответственного съемщика Преображенского в шестнадцать квадратных аршин. Благоволите.
Сегодня мы работать не будем: кролик издох, а в Большом «Аида».
Я красавец! Очень возможно, что бабушка моя согрешила с водолазом.
Вот всё у нас как на параде: салфетку — туда, галстух — сюда, да «извините», да «пожалуйста», «мерси», а так, чтобы по-настоящему — это нет. Мучаете сами себя, как при царском режиме.
Вчера котов душили-душили, душили-душили…
— А если бы мозг Спинозы?
— А на какого дьявола, спрашивается?
Ухватили животную, исполосовали ножиком голову, а теперь гнушаются.
Я на колчаковских боях ранен был! — Я на колчаковских боях ранен был!
А, ко второму акту поеду!
Это — наша машинистка, жить со мной будет. Борменталя надо будет выселить из приёмной. У него своя квартира есть.
Ошейник — всё равно что портфель.
Театр — это дуракаваляние… Разговаривают, разговаривают… Контрреволюция одна.
До чего вредное животное! — Про кота я говорю. Такая сволочь…
А коты на польты пойдут, из них белок будут делать на рабочий кредит.
Дворники из всех пролетариев — самая гнусная мразь.
Ну, уж и женщины. Подумаешь. Барыни какие. Обыкновенная прислуга, а форсу как у комиссарши.
Эх, говори Москва, разговаривай Рассея! Эх, яблочко ты моё спелое,
Идёт барыня, кожа белая,
Кожа белая, шуба ценная
Отдавай чего, будешь целая.
Эх яблочко, да с голубикою,
Подходи, буржуй, глазик выколю!
Глазик выколю, другой останется,
Чтоб видал, говно, кому кланяться!